Мы представляем вашему вниманию интервью председателя Ассоциации юристов России, депутата Госдумы Павла Крашенинникова, о том, как на самом деле принимаются законы, почему в Думе много спортсменов и актеров, за что получил срок министр Ковалев,   почему не приняли  закон о носках, и почему  законотворчество – всегда компромисс.
– Политика – это грязное дело?
– Есть моменты не очень приятные, но что делать? Я стараюсь в эти вещи не ввязываться. Моя политическая деятельность близка к юриспруденции. К примеру, конституционное законодательство – это ведь чистая политика. Или право собственности, кто, чем и как владеет. Просто, как и все общество, политик должен иметь механизмы сдержек и противовесов, тогда можно работать без грязи и эксцессов.
– Какие законы были приняты по вашей инициативе или при вашем участии?
– Такую статистику не веду, но их много, более ста. Второй по важности после конституции – это гражданский кодекс. В нем регулируются базовые вещи нашей жизни, от рождения до смерти. Рождается человек – это гражданский кодекс. Умирает, и даже после того, как умер, – гражданский кодекс. Мы иногда этого даже не понимаем. Пришли в магазин, купили что-то – это договор купли-продажи. Поехали на своей машине, на чужой – это тоже регулируется гражданским кодексом. И он хорош тем, что это частное право, т.е. роль государства минимизирована. Корпорации, юридические лица, возмещение ущерба, наследственное право, международное частное право, интеллектуальная собственность – гражданский кодекс. Это самый огромный документ, который регулирует всю нашу жизнь. К нему я имел непосредственное отношение, еще в середине 90-х мы его готовили, а сейчас у нас идет его модернизация, время идет.
– Как это?
– Ряд последних наших законов связан с наследованием. Есть такая тенденция, что у нас много законопроектов, которые запрещают что-то. А мы как раз расширяем возможности. В данном случае, распоряжения имуществом на случай смерти. Психология такая, что если у родственников, у бабушки спросят: «Ты написала завещание?», то она, наверняка, скажет: «Ты моей смерти хочешь?» У нас не принято писать завещание. Может, когда-то к этому привыкнем. Так вот, мы расширяем человеку возможность распорядиться своим имуществом при жизни – через совместное завещание супругов, наследственный договор или наследственный фонд. Передавать имущество по наследству близким можно без налогов. Есть закон, связанный с гаражами и гаражными объединениями. Там мы указали, что такое гараж, что такое стоянка, машиноместо, какие права есть на подъездные дороги, как собирать собрания. Ликвидируем право преимущественной покупки другими владельцами машиномест на той же стоянке. С 2017 года вступит в силу новый закон по поводу государственной регистрации недвижимости, объединяющий процедуры кадастра, оценки и регистрации прав.
– Чувствуется, что Вы настоящий фанат юриспруденции. Но начинали-то совсем не с этого. Вы оканчивали строительный техникум. Как так получилось, что из строителей в юристы пошли?
– Просто взрослей стал. Пришлось столкнуться с несправедливостью, думаю, я такой не один. И меня стало интересовать, как это так получается. Подоспела служба в армии. Я трудился на автокране. Бывало, просто сидел без дела в машине, где лежало много книг. И я их читал, а надо сказать, что читал я всегда, чуть ли не с рождения. И вот заинтересовался, как регулируется наша жизнь. Решил, что надо поступать на юридический. Приехал в Магнитогорск после дембеля и через три дня поехал поступать в Свердловский юридический институт. Многие называют мою работу занудной. Одно дело, что мы видим по телевизору про Думу. Кто-то там подрался, гадостей наговорил. Журналисты такое любят. А самое тяжелое – сидеть, выписывать сначала концепцию, структуру, конкретные статьи. Это муторная работа. Часто люди говорят: вот я не могу заявление в ЖЭК написать, а вы тут пишете законы! Ну, каждому свое. Но когда обращаются, помогаю готовить разные бюрократические бумажки. Плюс, не забывайте, еще книги пишу. В работе помогает, потому что это в основном связано с правом.
– А еще происходили ли такие ситуации, когда что-то резко менялось?
– Конечно. В юности я играл в рок-группе на ударных. И после армии меня приглашали играть. Но я сказал: «Нет, поеду учиться на юриста». У меня и сейчас хорошая ударная установка стоит на даче, где я никому не мешаю. Разве что родным и собаке. Балуюсь до сих пор, нервы успокаиваю.
– А еще хобби есть?
– Книги пишу. Последняя называется «12 апостолов права». Могу гордиться тем, что за 4 месяца ее тираж составил где-то 8 тысяч. Сейчас взялся за амбициозную тему, которую никто еще не написал. Хочу рассказать об истории права, начиная с шумеров, с Египта, и дойти до XIX века.
– А   есть ли красота в юриспруденции?
– Когда что-то получается, есть удовлетворение. Законотворческий процесс – это всегда компромисс. Вот у меня свежий пример этого года. Я внес закон – увеличить «гробовые» деньги. Это деньги, которые выдаются из наследственной массы на похороны еще до вступления в права наследования. Там первая часть была об увеличении «гробовых» с 40 до 100 тысяч, а вторая – упорядочить наследование телеграфных переводов. По телеграфным переводам Министерство связи встало насмерть и все. Не пускают. А вместе с этим не пускают и «гробовые». В итоге договорились, что «гробовые» сейчас пропустим, а «телеграфные» может быть в следующий раз. Пустили, президент подписал, закон вступил в силу. Сейчас 100 тысяч можно получить.
– Вы специалист в создании законов. Такие люди нужны государственному органу, это понятно. А почему в Госдуме так много актеров, режиссеров, спортсменов. Это необходимо?
– Во-первых, известные лица привлекают внимание. Но было бы хорошо, если в законодательной власти стало бы больше юристов, тех, кто знает, как писать законы. Хотим или не хотим, все-таки юристы пишут правила, по которым мы все живем. Я согласен, что знаменитостей в Думе не должно быть больше, чем людей, которые могут писать законы. Но здесь уж как получилось. Мы же с вами избиратели, и от нас с вами зависит, кого будет больше.
– Правда, что если бы объединились все оппозиционеры в Госдуме, то они могли бы принимать законы, свои законопроекты, без «Единой России»?
– Это невозможно, потому что нет у них большинства. Голосов у «Единой России» чуть-чуть больше. Но, тем не менее, иногда и оппозиция проводит свои законопроекты. Законотворческий процесс – это не только сама Дума, это еще и Правительство, и Президент. Нужно уметь просчитывать все последствия. Например, идет закон – популистский, красивый, и, кажется, его надо принимать. А на деле через год становится только хуже. Вот об этом нужно думать. Знаете, я работал в исполнительной власти в конце 90-х, и у нас была ситуация, когда голосов у оппозиции было больше, чем у правящей партии. Я тогда был в комиссии по вето у Бориса Николаевича Ельцина. Нам приносили законы, которые были приняты Федеральным Собранием, и больше половины мы ветировали, то есть не подписывали. И президенту предлагали не подписывать, а отклонять.
– Например?
– Тогда не было материнского капитала. Правительство предлагало – давайте повысим размер детских пособий на 10%. Оппозиция говорит – вы что, давайте сразу в два раза повысим. Правительство говорит – да нет у нас денег. В первом чтении принимается на 10%, а во втором оппозиция настояла на повышении в два раза. В итоге закон президентом не подписывается и пособие остается прежним. Такая вот ситуация была. Дума принимала законы, президент не подписывал, бюджета не было, оппозиция пыталась объявить Президенту импичмент. К чему все это привело, мы помним. Люди на рельсы ложились, дороги перекрывали.
– Нужна ли в таком случае Госдуме оппозиция?
– Я считаю, что оппозиция – это очень важный инструмент демократии. И у любой оппозиции всегда есть идеи, над которыми можно работать, анализировать и принимать. Но когда идет борьба ветвей власти, и когда ситуация на грани революционной – это проблема большая. Уж кто-кто, а наша страна это проходила. Есть такой термин, он раньше был теоретический, а сейчас даже в законе закреплен – «экстремизм». Вот когда оппозиция переходит через грань, которая называется экстремистская деятельность, это уже плохо. А если предлагается какой-нибудь законопроект с целью попиариться, и он отклоняется, это нормально. Есть моменты, когда мы с оппозицией договариваемся, что их идеи в другом законе учтем. Или, наоборот, во втором чтении законопроект нужным образом поправим. Договороспособность должны проявлять и действующая власть, и оппозиция. Так будет лучшее. А если оппозиции не будет, партия власти сама превратится в авторитарный механизм и все этим закончится.
– Смешные законопроекты в вашей жизни были?
– Навалом. В 1993 году был начальником управления Министерства юстиции по законодательству. И у меня был шкаф, в который я начал собирать смешные законопроекты. Через месяц все оттуда выбросил, потому что места не хватало. Например? Про пчел – преследование чужого пчелиного роя на своей территории, про умышленное истребление грибов, или какие носки можно носить, а какие нельзя. И сейчас в действующем законодательстве смешные законы можно найти. Есть, например, закон о дачных и садовых кооперативах. Там написано, что объекты общего пользования – это совместная собственность. Это смешно. Почему? Совместная собственность может быть только у супругов. И прежде чем выйти из этой совместной собственности, нужно ее разделить. Их там всех поженили, получается. Знаете, таких законопроектов очень много. Особенно в предвыборный период немало странных законов вносят, чтобы привлечь к себе внимание.
– Есть закон, которым вы гордитесь?
– Я горжусь гражданским кодексом и совокупностью законодательных актов, связанных с передачей тюрем из ведения МВД в ведение Министерства юстиции. Мы разрешили этот конфликт интересов, когда оперативная и следственная работа исполняется тем же ведомством, что и исполнение наказаний. Поэтому в 1999 году мы отказались от наследия 30-х. Это было очень тяжело, нам говорили, что начнутся бунты, побеги. Мы все сделали так, что ничего не произошло. Много актов еще времен сталинского террора и бессмысленных запретов отменили. Добились, чтобы деньги, которые выделяют на заключенных, доходили до них, а не разворовывались. В то время, когда я в качестве министра юстиции принимал уголовно-исполнительную систему, в сутки на заключенного выделялось 67 копеек. Это на все – на еду, на содержание, на белье. Потом мы эту сумму увеличили в сотни раз и не за счет населения, а просто не дали растаскать эти деньги. У нас там были охранники из числа солдат-срочников. Мы отказались от них. Нам в Министерстве обороны говорили, что содержание мест лишения свободы сильно подорожает. Заменили солдат-срочников на профессионалов и в деньгах даже выиграли.
– Чем обусловлено то, что в разные годы Вы избирались от разных областей?
– Разные были истории. В Челябинской области я избирался, когда еще были выборы одномандатные. Потом, когда перешли на пропорциональные, мне один из руководителей государства предложил по Башкирии идти, потому что там будут изменения и нужно придать стабильности региону. В том числе в системе права. Два раза по Башкирии избирался. Я там, кстати, был недавно. Собрал коллег, публично все объяснил. Сказал, что по тем проектам, которые есть, я буду продолжать помогать. Сейчас судьба распорядилась так, что долги надо отдавать Свердловской области, где я родился, учился, где у меня друзья и учителя. Партия приняла такое решение, вместе со мной. Мне не просто сказали – иди. Меня сюда позвали.
– Такое движение по областям Вам позволяет видеть масштабы государства?
– Да. Челябинск, Башкирия – это все равно Урал. Я с удовольствием поработаю, объединив всех, опыт свой и своих коллег. Здесь, в Екатеринбурге, одна из лучших юридических школ. Защищать интересы Урала – это здорово.
– Ассоциация юристов – это Ваше детище?
– В какой-то мере мое. У нас, как и во многих отраслях, было много разных организаций. Вот, например, были Союз юристов России и Российский союз юристов. Не разобраться. Потом с трудом договорились объединиться. Билет № 1 у Владимира Владимировича Путина. А председателем попечительского совета стал и остается Дмитрий Анатольевич Медведев. Я возглавляю эту организацию. Сопредседателями являются Сергей Владимирович Степашин, Виктор Владимирович Блажеев и наш земляк Вениамин Федорович Яковлев. Юристы – это совершенно разные люди. Есть профессии, которые противоположные, но при этом они юридические. Есть прокурор, есть адвокат, обвинитель и защитник. Есть в корпорациях юристы, есть нотариусы и так далее. У всех юристов много общего. Это «много» называется «право». Коллеги говорят, что наконец-то есть единая организация, где можно обсудить правовые вопросы, с разных точек зрения посмотреть на одну и ту же проблему.
– Как Вам удалось за 17 лет не стать скандальным депутатом?
– Не подсказали, наверное (смеется). Знаете, у меня много историй. Был такой вице-премьер Альфред Кох, может, кто-то помнит. Он госимуществом занимался. Приходит и говорит, мол, надо завизировать указ президента о том, чтобы вот такую-то приватизацию провести. Я говорю: «Я не могу, это противоречит всему законодательству». Он говорит: «Пиши, что хочешь». Вот я и пишу на бланке, на красном, где должна быть подпись президента: «Против, потому что противоречит Конституции». Указываю статью Конституции и расписываюсь. На следующий день выходит этот указ. Был у нас такой министр юстиции Валентин Алексеевич Ковалев. Он получил в итоге срок. Пускай условный, но получил. И он мне тоже как-то говорит: «Надо этот проект завизировать». Я объясняю, что не могу, списываю в архив. Пишу основание: «Считаю невозможным выход такого-то акта в виду того-то, и что будут проблемы с уголовным кодексом». Через некоторое время приходит ко мне следователь и говорит: «Вы что, знали, что он сядет?» Я говорю: «Вы не поверите, знал!» Этот акт в итоге подписал другой начальник управления, совершенно не профильного. Думаю, просто деньги воровали. Эти вещи видны, они рано или поздно всплывут. Если кто-то тырит, то себе могилу роет. И не только себе, но и детям, внукам, эти пятна навсегда остаются. А в остальном... Подраться в Думе не довелось. Может, еще все впереди (смеется). Вообще, если занимаешься делом, отвлекаться на скандалы некогда. Есть дело, семья, хобби. Такой вот рецепт.
– Многие знают вас, как политика, но не как мужа, отца и дедушку. Расскажите немного о своей семье.
– У меня сын, дочь, жена, внук и внучка... (задумался). Мне вот все говорили, что в 50 лет будешь другим человеком, потом будешь дедом – станешь другим. Родился внук, мы все очень радовались, а я подумал: «Когда же уже почувствую?» В итоге через два месяца только почувствовал, что теперь я дед: другой человек, другая ответственность. К сожалению, не очень много времени бывает, чтобы видеться с детьми и внуками. Времени мало, надо им дорожить. Мы же все пришли в этот мир ненадолго и скоро уйдем. Надо отпущенное нам время с умом тратить.
Андрей АГАФОНОВ,
Анатолий ОРЕШКОВ.