Из прошлого   Зауралья
Продолжение.  Начало в № 2
от 21 января, № 4 от 4 февраля 2017 года.

Погода между тем наладилась, дождь отступил, изредка проглядывали из-за тёмных облаков лучи солнца, окрестные леса вдоль дороги блистали своим убранством и величием.  Втянулись в монотонность и тряску экипажа  по рельефу вековой дороги. Пассажир иногда подрёмывал, ямщик молодецки правил на облучке. Хорошо отдохнувший, Евдоким выглядел бодрым и уверенным в своих действиях ямщика. Однако медлительность движения и напряжение лошадей подсказывали остановиться на ближайшей станции тракта. Приближались к  поселению Камышлов, 46 вёрст позади. Чутьём бывалого ямщика, Евдоким прибыл к станции до наступления темноты. Барин отказался от вечерней трапезы и залёг в опочивальне. Ямщик исправно поужинал, нашёл себе место в ямщицкой комнате для отдыха.
В Камышлове находилась крупная почтовая станция на участке пути  от Кунгура до Тюмени, а тюрьма Камышлова  долгое время  выполняла  функции пересылочного  тюремного учреждения на Среднем Урале. В 1826-1827  годах  в Камышловской тюрьме   побывали декабристы. К  различным срокам каторги и ссылки были приговорены 96 мятежников.  По Сибирскому тракту через Урал они  прошли  несколькими  партиями с августа 1826 по апрель 1827 годов. Позднее узниками Камышловской тюрьмы становились члены  других революционных  организаций.  В  январе 1850 года  здесь находился в заключении  29-летний народоволец  Ф.М. Достоевский.  А в июне 1864 года в Камышловской тюрьме  находился Н.Г. Чернышевский, автор революционных воззваний и романа «Что делать?». Ф.М. Достоевского доставили из Камышлова  в Омский острог, а  Н.Г. Чернышевский  был переведен  на   каторгу  в  Нерчинский  округ. После посещения Камышлова в 1888 году, Мамин-Сибиряк образно назовёт Сибирский тракт  «дорогой скорби».
В утренний час послышался громкий разговор хозяина постоялого двора с вновь прибывшими транзитными путниками, они жаловались на сильную усталость  и просили ускорить устройство на отдых. Свободных мест не оказалось. Дмитрий Наркисович засобирался в дорогу, предложил незнакомцам занять его комнату. Евдоким проворно запряг лошадей, доложил барину  о готовности выезда. От Камышлова до Пышминской слободы отмерено 40 вёрст. Ямщик поднаторел в езде на большом тракте, выразил возможность добраться к вечеру на станцию назначения. По обеим сторонам разбитой и ухабистой дороги векового  Сибирского тракта начали попадаться жалкие строения изб и надворных построек, спрятавшиеся в лесном бору. Они напоминали о приближении Сибири, о сибирском привольном житье. Какое оно на самом деле, Мамину-Сибиряку ещё предстояло узнать по наблюдениям всей затеянной поездки в глубинку Западной Сибири, село Заводоуспенское. Видимая обстановка тракта оживлялась попадавшимися обозами с людьми и кладью, которые ползли своим черепашьим шагом, как что-то убогое, допотопное и несуразное. Впереди, по ходу тракта, с левой стороны,  показался   купол церкви, утопающий в зелени листьев высоких деревьев. Ещё немного и повозка поравнялась с первыми избами Пышмы. По правую сторону центральной дороги слободы, остановились на постоялом дворе, хотя пустили их без особенного удовольствия. Больно скромно выглядел экипаж при разодетом в пух и прах хозяине. Любил Дмитрий Наркисович быть красиво одетым, зато в студенческие годы натерпелся лишений и голодной жизни, чем и объясняется его подорванное здоровье. Не дай бог кому-нибудь повторить подобное испытание, что выпало на его судьбу. Не зря говорят, писателем становятся люди, пережившие хоть раз потрясения в своей жизни, любого возраста. Вся история русской литературы ненавязчиво рассказывает о подобных людских судьбах.
Ночлежные дома по дорогам России во все времена не блещут особым приютом. Ночь отдыха и скорее в дорогу, она развеет все неприятное, наносное наших скитаний по просторам Отечества. Утром Евдоким расспросил ямщиков встречных обозов о следующем перегоне в сторону Тугулыма. Путь неблизкий, предстоит преодолеть 95 вёрст. Промежуточная станция Троицкая слобода, до которой 42 версты. Позади две трети пути и это осилим.
Дорога от Пышмы простирается на юго-восток через леса смешанные, чисто сосновые или еловые, а потом выходит на широкую равнину, – это последние лесные колки, дальше стелется безлесная зауральская ширь и гладь, насколько видит глаз человека. Картина добавляется видами многочисленных озёр больших и малых, извилистыми реками, впадающими в притоки реки Пышма. В географическом  смысле слова Зауральем можно назвать весь восточный склон Уральских гор с его отрогами, равнинами и балками. С одной стороны проходит могучий горный массив со своими неистощимыми рудными богатствами, лесами и целой сетью чистых и быстрых  горных речек,  за ним открывается богатейшая черноземная полоса, усеянная сотнями красивейших и кишащих рыбой озер, а дальше уже стелется волнистой линией настоящая степь с ее ковылем, солончаками и киргизскими стойбищами с упитанными баранами, выносливыми к морозам бесчисленными упитанными стадами лошадей. Вообще Урал считается золотым дном, а Зауралье – это само золото. До недавнего  времени Зауралье оставалось  в стороне от развитой  цивилизации  России. Но это последнее слово придет сюда вместе с железной дорогой, и тогда для Зауралья будут «другие птицы и другие песни». Нам хотелось посмотреть на эти благословенные места накануне их неизбежного и тяжелого испытания, которое  перевернет здесь всё вверх дном.
Хмурая погода подталкивала  Евдокима чаще окрикивать лошадей на быстрый шаг. И не зря, начал накрапывать дождик. Облачившись в тяжёлые плотные дорожные накидки, путники изрядно промокнув, приближались к Троицкой слободе. К их приезду постоялый двор освободился от спешащих в дорогу тюменских купцов, наделавших здесь много шума своим размахом повеселиться на славу. В избе уже кипел ведерный самовар, оставшиеся здесь ямщики отправились чаёвничать, как это умеют делать только одни ямщики. К ним присоединился и Евдоким. Дмитрий Наркисович отложил вечерю, сразу прилёг отдохнуть от утомительной тряски дорог матушки Сибири.
Троицкая слобода, малое село  сибирского склада, тянется вдоль тракта, огибая озеро с пологими лесными берегами. На его побережье расположился старинный винокуренный завод Поклевского-Козела, один из многих в Зауралье, поставляющих свой убойный товар по всей территории страны.  Потому и запивались в России, что такие допотопные, убогие   заводишки были натыканы в каждой отдалённой волости или уезде Отечества, что и способствовало доступности товара, начиная с самих цехов производства.
Ранним утром следующего дня Евдоким с особым настроением и решимостью преодолеть последний участок пути до конечной остановки Заводоуспнское, закладывал лошадей, особо тщательно осматривал втулки колёс брички, смазывал оси, проверял подпруги. Накануне вечером встречные извозчики поделились с ним состоянием дороги, поведали новичку   где, на каких крутых поворотах  можно срезать путь, минуя Сибирский тракт. Между тем, предстояло отмахать до намеченного пункта 106 вёрст. Остановочным  двором для смены лошадей на пути следования может быть только поселение Тугулым:
- Смотри не заблудись, да не загони раньше времени лошадей, – волновался Мамин-Сибиряк, не очень соглашаясь с затей своего ямщика.
-  С почты Тугулыма дам телеграмму фабриканту Щербакову, чтобы с Заводоуспенки выслали к нам встречную бричку, упаси Господи  заблудимся или того хуже, сломаемся, – продолжал барин делиться мыслями с Евдокимом.
При этих словах извозчик повеселел  и хитро заулыбался, – всё, теперь точно доедем, – подумал он про себя.
 Шла вторая декада августа. Серым, холодным днём экипаж покинул Троицкую слободу. Стали чаще встречаться тяжёлые повозки на тракте. Сказывается близость железной дороги, Екатеринбург-Тюмень, идущей по соседству с полотном обозной дороги. Выгруженные  товары с вновь построенных железнодорожных грузовых станций, отвозятся подводами к заказчикам,  другим складам на тракте. В Тугулым прибыли поздним вечером, заночевали с приятной мыслью, что завтра завершается долгий путь от Алапаевских заводов. Кажется, с тех пор прошла вечность, так дорога и короткий отдых наспех измотали писателя. Перед сном Дмитрий Наркисович уточнил у хозяина двора, есть ли здесь почта, в какие часы доступна. Узнанное успокоило его, придало уверенности в завтрашнем  дне. Предупредил Евдокима о выезде в Заводоуспенку с рассветом, до неё  от Тугулыма остаётся 45 вёрст. Впереди встретятся малые поселения осевших переселенцев с большой земли  –  лесной кордон Луговской, слобода  Луговая. Утро выдалось ясное, лучи зари украсили вершины придорожного леса.
- Если всё сложится хорошо, нас встретят в слободе, – поведал Мамин-Сибиряк ямщику, – телеграмма Щербакову отправлена,  трогай.
Сразу за воротами постоялого двора выехали на Сибирский тракт. За околицей Тугулыма, свернули с тракта в правую сторону, на дорогу кордона Луговской. Дмитрий Наркисович удобно расположился в бричке на свежем пахучем сене, заботливо уложенным Евдокимом, мысленно  погрузился в предстоящую  встречу с давним знакомым по столице Уральской губернии, успешным промышленником, детям которого он когда-то давал частные уроки по языку и литературе. Ныне Алексей Иванович Щербаков владелец крупной торговой бумагоделательной компании «Щербаков и К».
Удаляясь от сибирки (так между собой ямщики называют Сибирский тракт) почувствовалась разница в состоянии дороги – здесь она не так  разбита,  колея  менее глубокая, чем на тракте, тяжело нагружённые  повозки  редко встречались  по этой ветке.  Лошади под гору переходят на лёгкий бег рысцой. К полудню въехали на кордон Луговской. Короткий отдых на крыльце постоялого двора  и дальше в путь, с надеждой, что их встретит в слободе Луговая посыльный с экипажем от  Заводоуспенского фабриканта Алексея Ивановича, он всегда отличался вниманием к желанному гостю. С думой  в лучшее Мамин-Сибиряк обрадовал Евдокима хорошим ужином с крепкой   на новом месте. За разговором   не заметили как  подкатили   к дому ямщика   «Луговая». Перегон оказался коротким, всего в  15 вёрст. У кормушки для почтовых лошадей стоял  крытый тарантас с плетёной кибиткой. В чайной постоялого двора шла трапеза своим чередом. Когда Дмитрий Наркисович показался на пороге общего зала чайной, к нему подошёл опрятно одетый ездовой:
- Скажите, Вы путь держите к Алексею Ивановичу?
– Да, да, я  и зашёл сюда в поисках гонца  от барина, – ответил Мамин-Сибиряк.
-  Я пригнал для Вас  лёгкий, крытый тарантас, доедем в лучшем виде.
- Хорошо, попьём чайку с кренделями и в дорогу, будь готов, молодец!
С этими словами он уместился за столиком чайной, его обслужили скоромным обедом, стаканом чаю с тёплой сдобой. Выйдя к экипажам, Дмитрий Наркисович распорядился перегрузить его поклажу в тарантас от Щербакова, Евдокиму приказал выехать первому на Заводоуспенку, а он с извозчиком от барина, поедут за ним на дистанцию видимости, чтобы не потеряться всем в пути. С нескрываемой радостью от встречи, последним перегоном к месту назначения, тронулись в добрый путь. Емельян, встретивший гостей, оказался словоохотлив и балагур. На протяжении всех 25-ти вёрст, что оставались до Заводоуспенки, он принялся рассказывать Мамину-Сибиряку о здешних местах и людях, населяющих окрестности. Начал рассказ, со своего доброго барина, владельца новой бумажной фабрики.
- Уж точно не помню, но года четыре назад он прибыл в наши края. Долго со служилыми помощниками осматривал заброшенный Успенский винокуренный завод, который раньше кормил всю округу, работа тогда находилась каждому желающему иметь свою копейку. Ездил много окрест пруда, выкопанного каторжанами в давние времена, ещё и меня не было на этом свете, ходил барин один, по притокам пруда, речкам  Катырла и Айба. Потом приехало много люда не нашего, долго судили, рядили, ну и два года назад, как прошло, стали в Успенке строить фабрику по изготовлению бумаги разной. Да, что-то толком у них сразу не пошло, часто останавливались, ремонт или осмотр какой делали. Уж как год продаём хороший товар, гостей  много приезжало, всех встречали, провожали, важные дела Алексей Иванович затеял с окрестными купцами, особенно в Тюмени. Вот так барин и живём.
- Хорошо живёте, Емельян, раз купцы к вам в Успенку зачастили, значит есть, что купить и посмотреть, – поддержал разговор Дмитрий Наркисович.
- Слава богу, не жалуемся, народ наш зажил добро, работа снова появилась, семьи накормлены, дети одеты, обуты. Рабочие фабрики дворы свои в добрый порядок привели, барин того требует и  на самой фабрике порядок лучше стал. Вон оно как пошло, – подвёл итог извозчик, знаток порядков.
Мамину-Сибиряку  захотелось скорее увидеть новое производство  Зауралья. Много был наслышан хорошего и ранее об успехах своего приятеля по столице  Уральской губернии. Емельян словно угадывал желание своего пассажира и быстро домчал его  ко двору заводоуправления Успенской бумажной фабрики, на  парадном  крыльце которой уже поджидал фабрикант Щербаков.
За три дня пребывания здесь, Мамин-Сибиряк написал два путевых очерка – «Варнаки» и «Последние клейма». Благодаря этим очеркам, потомки каторжан, построившие Успенскую бумажную фабрику, приобрели известность, а поселение  Заводоуспенское  вошло в историю Зауралья.
Игорь Назаров/Игорь Сибиряк/.

100-летию Великого Октября
Солдатские бугры

О Гражданской войне мы знаем немало,
Но знать бы побольше нам не мешало,
Ведь та далёкая война
По всем хуторкам не эхом прошла.

Происходило всё на нашей территории,
Пробелов много в той истории.
Деды поведали отцам,
Ну, а отцы, конечно, нам,
А мы хотим, чтоб внуки знали
И эту нить не оборвали.

Прошёлся Колчак по нашей земле,
И тут же раскол происходит в семье:
Один – поспешил за ними уйти,
Другой – подался к красным,
И разошлись пути.
И вот лесной дорогой, что рядом от села,
Колчаковцы шагали не подозревая,
Что впереди засада их крепкая ждала.

И встретились два брата,
И нет пути обратно,
Ведь мать и Родина одна.
И непонятно чья вина,
Что кровь по цвету разделилась,
В сосуды разные полилась.
Друг в друга залпы, словно гром...
И что там дальше было?
Напоминает нам о том
Лишь братская могила.

Дорога долго «Вельскою» звалась.
Сейчас её «Большою» знают.
И это историческое место
«Солдатскими буграми» величают.

Тропинку эту каждый школьник знает,
Она туда не зарастает.
И мы собрались на «бугры» и вот,
Уже идём с ребятами в поход:

Река Межница по колено,
Вот луг, где летом косят сено,
Вот колок осиновый, вскоре за ним,
То место, куда мы с тобою спешим.
Дорожка вверх в лесок сосновый,
Взвилась и прямо на бугор...
И вот он, холмик неизвестный,
Хотя и каждому знаком.
Два родных брата, но кто?
Их не знает народ.
Лишь надпись стоит: «19-й год».

И так, цветы возложены, истории повтор,
Опять о братьях ведем мы разговор.
Костер разложен, угольки пыхтят,
Картошку в них зароем для ребят.
Чай с травами из термоса большого,
Сосиски фыркают: мол, мы уже готовы!
Помянем все своих героев
Душистым чаем, выпив стоя!
Героев тех времен не счесть,
И залп раздался в их же честь!..

Домой возвращались той же дорожкой,
Все песни пели, устали немножко.
Не раз мы вернемся к этим «буграм».
Там чудное место! Советуем вам!
Наталия Колосова, с. Зубково.