Поэма

Тамара Симйонка

Мои истоки

1.
Голые лавки да пол с половицей,
Зыбка с пружиной для малых детей.
Квас в лагуне со ржаной пшеницей,
В печке – щи, каша, и все без затей.

Скот накормить, подоить, обиходить
Мужа, детей и родных стариков.
И на работу уж время подходит,
Завтрак давно для семьи всей готов.

Мясо свое, молоко и картошка,
Куры несутся, поют петухи.
Летом в Ильин день зальется
гармошка,
Рыбы наловят, наварят ухи.

И пирогов напекут, постряпушек,
Вот калачи в полотенце лежат.
Грузди, капусту солили в кадушках,
И огурцов насолили ушат.

Веру в Христа на Руси – не забыли,
Старая вера в столетьях жила.
Чтоб урожай сохранился, молились, –
Засуха кончилась, зной и жара.

В гарусом вышитых шли сарафанах,
Темных и длинных, в старинных
платках.
Книг староверческих слог без изъяна,
Строго моленье и в нужных домах.

Таинству этому нет объяснения,
Как принимала молитву душа.
Старообрядцев особое пение
Слушала часто, почти не дыша…

2.
Жили все честно, просто, открыто,
Песни певали застольной порой.
Мало людей тех осталось, забыта
Память былого, нам сердце открой.

Женские руки в трудах узловаты,
Нет вам покоя ни день и ни ночь.
Спать бы еще, ведь вставать рановато,
Некому было понять и помочь…

Там, за рекой, поливали капусту.
Воду носили по самой жаре.
И огурцы наливались там лучше,
Плыть на тот берег легко детворе.

3.
Наша река, от кустов зеленея,
Центром всей жизни той трудной
была.
Летом от солнца местами мелея,
В весны водой заливала луга.

Медленно речка несла свои воды,
Жарко – смех, брызги, такая пора.
А для ребят было столько свободы,
Где не купались, другою была.

В плавном течении ивы притихли,
Будто стояла на месте она.
Лишь водомерки двигались лихо,
В темной воде не видать было дна.

К этой реке шли тропой в переулке,
Молча шагали пред встречей такой.
А на лугу том паслись часто утки,
Тропка же с нежной и мягкой травой.

Как мне с рекою из детства
расстаться,
Снится ее фантастический вид.
Плот мастерил старый Фрол,
уж нет старца…
Люди ушли, сердце память хранит…

Рядом Макар жил, он столяр был
редкий,
Строгий порядок – в работе отрада.
Делал столы, мастерил табуретки,
Людям в пример и жена Радиада.

В новом дому жили Петр и Маряна,
В сельской семье – мужик главный
работник.
Четверо деток, в работе все рядом,
Дом же построить –
хозяин и плотник.

Все они словно сейчас предо мною,
Каждый с нелегкой своею судьбой.
Верили в жизнь, и кто здесь виною –
Время эпоха уносит с собой.

4.
Возле реки был построен утятник,
Утки вразвалку на речку гурьбой.
А на лугу том – гусиные лапки,
Летом утрами туман над водой.

На берегу в загороженный птичник
Часто ходили на кур посмотреть.
Как же они там живут на отличку,
Яйца в гнездах, огромная клеть.

А за околицей лис разводили,
Лис-чернобурок, пушистых зверьков.
Нас, ребятишек, то место манило,
Лен в голубом там цветении рос.

Хлеб колосился, как воины морские,
Полю с пшеницей не видно конца.
Лишь перепелка, здесь редкая птица,
Низко летала, учила птенца.

Все еще помню я ту перепелку,
Праздником был ее краткий полет.
А васильков у межи было столько,
Словно весь в синем кружил хоровод.

Мельница рядом с проезжей дорогой,
В белой муке удивлял механизм.
Вот маслобойка в избушке напротив,
И заправлял человек там один.

Мы, насмотревшись, всем были
довольны,
Твердо уверены в завтрашнем дне.
Жить и учиться хотелось спокойно,
Это для нас всё на нашей земле.

5.
Ферма была на краю у овина,
С зорькой вставали коров подоить.
А на ногах сапоги из резины,
Труд непосильный умели ценить.

Знала доярка коров и их клички,
Сами вставали на место у ней.
К стойке привязывали по привычке,
Лучше корма, значит вымя полней.

Сено в колхозе косили вручную,
Баба же шла с мужиком наравне.
Чистый прокос, хорошо
размахнулись,
Сено сгребали по свежей стерне.

Скоро гроза, а еще не сметали,
Нужно скорее зарод завершить.
Быстро на вилах наверх подавали,
Дождь разошелся, зарод уж стоит.

Был бригадиром Агап полеводов,
Просто Агапа народ уважал.
Часто один он стоял на зароде,
Ладно, умело его завершал.

Все урожаи сполна собирали,
Это богатство – зерно в закромах.
И тракторами ту землю пахали
Целыми сутками, ночью впотьмах.

Как широки вы, просторы России,
Маленькой точкой наш трактор
в полях.
Пашне нет края, рождались и силы
В важных и нужных для жизни делах.

6.
Землю свою как могли украшали,
В каждом селе насадили сады.
Мёдом на пасеке всех угощали,
В дар благодарному сердцу плоды.

Нет тех людей, им лишь в вечности
память,
Сосны с березами тихо шумят.
Время забыто, смогли вы оставить
То, что так трудно сегодня понять.

Это России и жизни основа,
Связь поколений, их главная нить.
Подвиг такой повторится ли снова –
Жизнь бескорыстно и честно
любить…

Это истоки мои, здесь начало.
В детстве и первый мой стих
зазвучал.
Мама с улыбкой у дома встречала
Здесь моя родина, здесь мой причал.

с. Яр.   19 мая 2015 г.

Очерк

Игорь Назаров

Далекая и близкая Родина

В отрогах юго-востока Урала затерялось село Заводоуспенское, в ХIХ веке упомянутое известным писателем, летописцем седого Урала Дмитрием Наркисовичем Мамин-Сибиряк. Прочи- танный в детстве его рассказ «Варнаки» оставил воспоминание о тяжелой судьбе каторжан, сосланных сюда со всей матушки России.
 Выходец из Висимо-Шайтанского завода Верхотурского уезда Пермской губернии, где отец его служил священником, Мамин-Сибиряк со знанием дела описал горнозаводскую жизнь Урала во всех подробностях быта и нравов богачей-промышленников и рабочего люда.
Вот, что он пишет при посещении осенью 1888 года казенного винокуренного завода в селе Успенка Тобольской губернии: «Успенский завод был основан в 70-х годах прошлого столетия знаменитым уральским заводчиком Максимом Походяшиным.  В 1792 году наследники Походяшина передали завод в казенное содержание, а казна устроила здесь каторгу: два острога – мужской и женский и казармы на 200 человек солдат. Этот винокуренный завод, обеспеченный даровым каторжным трудом, сдавался казной частным предпринимателям. В 1830-х годах его арендовали Медовиков и Юдин, в 1840-х – Орлов, Алексеев и Шнеур, в 1850-х – Паклевский и в 1860-х – Попов. В 1864 году каторга упразднена, и завод закрылся. Две тысячи заводского населения остались без куска хлеба. Часть населения нашла себе домашнее ремесло, а другая часть разбрелась.
В 1888 году Успенский завод опять ожил благодаря выстроившейся здесь громадной бумажной фабрике товарищества «Щербакова и Ко». Наружный вид завода ничего особенного не представляет: большое селение точно заросло в лесу. Есть заводской пруд. На берегу пруда выросла новая фабрика, скрасившая своими новенькими корпусами весь завод. На площади, в двух шагах от фабрики, стоит каменная церковь, построенная каторжанами; в ней старинный иконостас, пожертвованный Екатериной II. Улицы широкие, выстроены по плану, дома на заводской лад – вообще внешний вид хоть куда».
События того времени разворачивались с купеческой взвешенностью и неторопливостью в больших делах. Капитализм в Сибири только набирал силу. Созданное 15 августа 1886 года «Сибирское фабрично-торговое товарищество Алексея Щербакова и Ко» преследовало несколько целей. Одна из них состояла в приобретении, переоборудовании и активной эксплуатации бывшего Успенского винокуренного завода. Когда здесь была упразднена каторга, около 2,5 тыс. рабочих не находили себе применения. Они разбегались по соседним селам, превращались в грабителей на сибирских дорогах. Сибирский тракт проходил в 40 верстах от Успенки. Оседавшие на прежнем месте бывшие каторжане, пытались заняться ремеслом, но не получали от этого занятия достаточных для жизни средств из-за сложности со сбытом своих изделий.
31 января 1884 года были разрешены торги казенного Успенского винокуренного завода. Сами торги состоялись со 2 по 6 июля 1886 года в Тюменском Управлении 2-го акцизного округа Западной Сибири. Торги выиграл Тарский купец первой гильдии Алексей Иванович Щербаков.  
Чутье предпринимателя подсказывало, что давно заброшенный винокуренный завод может послужить прекрасной базой для развертывания нового производства. Благо, промышленная конкуренция в Западной Сибири еще не захватила бумажное производство. Огромные лесные массивы, как исходное сырье для будущей фабрики, завод, пруд и прилегающие к нему окрестности. Побеседовав с местными властями и мужиками, чтобы узнать их настроение, А.И. Щербаков пришел к решению строить фабрику.
9 сентября 1886 года в селе Успенском, в 53 верстах от Тюмени на север, праздновали закладку единственной в Сибири на 80-е гг. писчебумажной фабрики, которая должна была обеспечить бумагой сибирских потребителей. Товарищество с основным капиталом в 300 000 рублей поставило задачу реконструировать завод в течение двух лет, что и было сделано.
 Главным приобретением новой фирмы стала английская бумагоделательная машина «Паркс» стоимостью 200 000 царских рублей, которая была куплена совершенно случайно у князя Гагарина в Ярославской губернии. Щербакову и его компаньонам удалось наладить в сибирской глуши производство всех сортов бумаги – начиная от оберточной и папиросной и заканчивая высококачественной писчей бумагой. Всего выпускалось фабрикой до 30-ти сортов разнообразной бумаги! Качество бумаги позволило предприятию иметь звание Поставщика Двора Его императорского Величества. Предприятие успешно конкурировало с другими российскими фирмами. Торговые агенты утверждали, что бумага Алексея Щербакова по качеству превосходит иностранные образцы. В 1895 году на рынке бумаги остались три фирмы: Платунова из Европейской части России, англичанина Ятеса с Урала и Успенская писчебумажная фабрика А.И. Щербакова.
К началу ХХ века благополучие фабрики Щербакова пошатнулось – была законодательно ограничена сырьевая база, подорожали транспортные услуги, местная администрация искусственно тормозила развитие успешного предпринимателя. К этому времени сибирский рынок захватил И.Е. Ятес – английский подданный, построивший в Пермской губернии два аналогичных завода. В 1902 году он за бесценок купил Успенскую фабрику Щербакова, к тому времени уже разоренную кредиторами.
До 1917 года Успенская бумажная фабрика находилась во владении англичанина И.Е. Ятес. Управлял ею сын фабриканта – Владимир, прослывший в народе как грубиян, пьяница и бабник.
В 1918 году фабрика была национализирована и с 26 ноября 1918 года стала называться Сибирской писчебумажной фабрикой № 42.
В советское время эта фабрика, единственная на территории СССР, выпускала два сорта конденсаторной бумаги: кон-1 и кон-2, что позволило отказаться от импорта крайне дорогостоящей аналогичной продукции из Финляндии. В 1994 году производство было остановлено. Начался развал Советского Союза. Стихийно пришло время дикого грабежа всего и вся на всех уровнях жизни общества. Наступила смута конца ХХ века.
В мае месяце 1994 года, по пути в город Ирбит, Успенку посетил краевед, историк из города Тарск Омской области Александр Александрович Жиров. Он пишет: «Тогда в 1994 году, производство фабрики было только приостановлено, и 6-ти тысячное население Заводоуспенского еще надеялось на возрождение предприятия. Тогда же мне удалось не только застать живыми корпуса с технологическим оборудованием, но и даже музей фабрики. В очередную поездку в 2006 году от всего этого остались одни воспоминания. Лишь старая заводская труба осталась почти нетронутой, а население просило местные власти посодействовать тому, чтобы эта труба как символ былого фабричного могущества сохранилась бы как музейный экспонат».
История повторяется и, ничему нас не учит - как в 1917 году сметали все подряд не думая о последствиях, так и 100 лет спустя, разграбили до основания корпуса и оборудование приостановленного производства фабрики. К чему пришли? К обнищанию и полному запустению жизни местного населения. За воротами производства оказались сотни людей без работы, без выходного пособия, без средств существования и не доработанных по возрасту пенсий. Власти всех уровней в то время думали только о сохранении своих привилегий и личном приумножении обогащения на всем, в том числе и людских судьбах. Проблемные предприятия было проще закрыть или пустить с молотка, о людях, работающих на производстве, никто не думал. Дикий капитализм худшего образца захлестнул и без того разваленную экономику России.
По истечении 20 лет прихода капитализации экономики в Россию многие предприятия не работают или уже прекратили свое существование. Такая судьба оказалась уготована и Успенской бумажной фабрике. Удивляет поспешность ликвидации всего производства. Ведь при фабрике была лесопилка, добротные столярные цеха, они вполне могли развиваться и обеспечивать работой хоть часть уволенных людей. Что заставило Министерство лесной, целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности пойти на полное закрытие фабрики, банкротство и ликвидацию производства? Какие истинные мотивы им двигали?
г. Орша, 7 ноября 2014 г.

(Продолжение следует)